Берия заметил, что на этих последних словах грузинский акцент к Сталину снова благополучно вернулся.

* * *

Ланселот, после того как получил последние инструкции от Даэрона, все время продолжал работать в президентской команде. Ему казалось, что Рузвельт по-своему привязался к нему, часто спрашивая его мнение по разным вопросам, в первую очередь военным, хотя об Асгарде больше никогда не упоминал. Между тем к началу 1945 года стало окончательно ясно, что нацистский зверь смертельно ранен и уже не исцелится, хотя пока еще и не сломлен до конца. Американские и британские войска, высадившись в июне 1944 года в Северной Франции, к концу года продвинулись к западным границам Германии, которая оказалась в огненном кольце, потеряв почти все территории, захваченные ею с начала войны. Русские к началу ноября успели освободить свою территорию, включая Крым. В Берлине осознавали, что уже в самое ближайшее время начнется широкомасштабное вторжение на территорию Германии как с востока, так и с запада. И немцы развили бешеную деятельность, чтобы избежать разгрома. Они надеялись на «оружие возмездия», которое вот-вот должно было у них появиться, но делали и попытки расколоть и антигитлеровскую коалицию, делая ставку на страх, испытываемый Западом перед красными. А чтобы западные союзники были посговорчивее, Гитлер решил по-отечески вразумить их, задав хорошую трепку. Полной неожиданностью для англичан и американцев стало немецкое контрнаступление в Арденнах, предпринятое 16 декабря сорок четвертого года. Если бы вермахт сумел прорваться к Антверпену, британские и американские войска, находившиеся в Бельгии и Голландии, были бы отрезаны от их основных сил и сброшены в море. 6 января сорок пятого года Черчилль в панике направил Сталину послание, в котором умолял его начать наступление на русском фронте, и 12 января советские войска с линии Вислы и на других участках Восточного фронта перешли в наступление. Красная Армия стремительно продвигалась вперед. К началу февраля она освободила почти всю Польшу и вступила на территорию Германии, закрепившись на левом берегу Одера. До Берлина русским оставалось рукой подать – каких-нибудь тридцать – сорок миль. Тут и Черчиллю, и Рузвельту стало совершенно очевидно, что со Сталиным надо срочно устраивать встречу, иначе скоро в его полной власти окажется три четверти Европы. Но внезапно Сталин сам предложил созвать трехстороннюю конференцию, назвав местом встречи Крым, Ялту, и категорически отвергнув все другие предложения. У Сталина был сложный характер, его армии рвались вперед, и поэтому спорить с ним было крайне трудно. Да и Рузвельт, к удивлению всех, почему-то особенно не упорствовал. Он лишь сначала предложил для проведения саммита Рим, Афины, и даже совершенно невероятную альтернативу – Иерусалим, но потом быстро сдался, приняв мнение Сталина. Что касается Черчилля, то сначала он тоже принял предложение русских в штыки, заявив, что Крым, где, по его мнению, была холера и повсюду вши, – самое худшее место в мире, какое только можно придумать. Однако через некоторое время он вдруг также сменил гнев на милость, согласившись на Крым, заявив: «Выживу, если возьму с собой ящик виски и дустовое мыло…» Впрочем, возможно, сыграло роль и сообщение русских, что в Крыму где-то сохранилось английское кладбище, на котором он сможет посетить могилу своего дедушки – герцога Мальборо, который еще в прошлом веке воевал здесь с Россией и сложил там свою породистую голову. Так что против Ялты Черчилль не возражал. В конце января тяжелый крейсер «Куинси» вышел из Ньюпорт-Ньюс, приняв на борт президента и всю американскую делегацию, включая журналистов. Среди них Ланселот заметил Лорену Гикос, которая, очевидно, попала сюда по протекции своей подруги Элеоноры Рузвельт. Стоя на палубе, Ланселот с удовольствием вдыхал свежий морской воздух, глядя на тяжелые серые водяные валы, которые уверенно резал нос военного корабля. Курс сначала лежал на Мальту. Там они встретились с Черчиллем и обоими командующими американскими и британскими войсками, чтобы предварительно обсудить положение. Со второго на третье февраля американцы и англичане самолетами отправились в Крым. Им предстояло пролететь почти полторы тысячи миль. Всю ночь с промежутками в 10–15 минут огромные «С-54» с ревом поднимались с аэродрома в Луке. Сначала они направлялись на восток, к южной оконечности Греции, затем под углом меняли курс на северо-восток, пролетев над Эгейским и Черным морями. Вдоль всего их пути в это время крейсировали американские и русские истребители прикрытия и военные корабли – мера предосторожности на случай атаки из еще занятой немцами Северной Италии. На следующий день внизу показались очертания Крымского полуострова и аэродрома в Саки. В полдень самолет президента приземлился, его встретили Молотов, государственный секретарь США Стеттиниус и Аверелл Гарриман. Через 20 минут сел и самолет английского премьер-министра; красноармейский оркестр и рота почетного караула оказали Рузвельту и Черчиллю воинские почести. Оркестр исполнил «Звездное знамя», «Боже, храни короля» и советский гимн. Затем все погрузились в машины и отправились в путь по дороге, которая сначала проходила по покрытой снегом холмистой местности, затем поднималась зигзагами на большую высоту по живописным горам. Вся дорога от Саки до Ялты тщательно охранялась тысячами советских солдат, среди которых было много девушек, одетых в военную форму и вооруженных винтовками. По прибытии американской делегации был предоставлен изящный Ливадийский дворец, некогда служивший летней резиденцией русского царя.

Правда, покидая Крым, немцы там здорово насвинячили, не оставив ничего, кроме двух больших картин, которые были повешены в спальне, отведенной Рузвельту. Однако русские срочно подновили дворец, доставили в Крым весь обслуживающий персонал и самую лучшую обстановку, какую только смогли найти в Санкт-Петербурге и Москве. Все делегаты были очень утомлены, они приняли ванну, пообедали и отправились спать. Правда, Черчилль куда-то надолго запропастился по дороге из Саки.

* * *

Дорога после войны был разбита, ехать пришлось долго. Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании, пребывал не в лучшем своем настроении. Перед вылетом с Мальты он не позавтракал, потому что так рано не ел никогда. Приняв внутрь лишь полстакана «Джонни Уокера» и сунув в карман пачку нераспечатанной корреспонденции, которую ему передал секретарь и которую он рассчитывал посмотреть в самолете, премьер отправился на аэродром. Перед выездом он дал русским шифрованную телеграмму: «Вылетаю, позавтракаю в самолете». Но его самолет РКУ-54 в полете немилосердно трясло, он то и дело проваливался в воздушные ямы, все время опасались, как бы не нагрянули немецкие истребители, и вообще, было не до еды, как, впрочем, и до чтения корреспонденции. Поэтому в Саки он прилетел голодный как волк. Там его встречал русский министр иностранных дел Молотов, ехать они должны были вместе.

По дороге о делах не говорили, Молотов через русского переводчика весьма дипломатично лишь спросил его о том, как прошел полет и как Черчилль себя чувствует, а потом рассказывал о Крыме и истории его недавнего освобождения от немцев. Однако, по-видимому, телеграмма сделала свое дело, и русские заготовили Черчиллю сюрприз. Дорога до Ялты длиной около ста миль имела множество спусков, подъемов, поворотов, что очень утомляло пассажиров и водителей. Где-то часа через два пути машины остановились, Молотов предложил выйти, размять ноги и подышать свежим воздухом. Черчиллю вовсе не хотелось ничего разминать и покидать ради такого сомнительного удовольствия теплую кабину, однако отказаться от предложения хозяев было бы невежливо, и, кряхтя и ругаясь про себя последними словами, он вылез из лимузина. То, что он увидел, заставило его протереть глаза. Рядом с дорогой прямо на каменистой площадке стоял огромный белый шатер, будто взявшийся из сказок тысячи и одной ночи. Молотов любезно пригласил его внутрь. Из шатра веяло теплом, как оказалось, от жаровен с углями, а на накрытом белоснежной скатертью столе гостей ждали красная и черная икра, балыки, коньяки и вино. Премьер сразу почувствовал себя лучше, а осушив подряд несколько бокалов русского шампанского, которое привело его в восхищение, ощутил настоящий прилив жизненных сил. Пользуясь неожиданной остановкой, он решил бегло посмотреть пачку писем, которая напомнила о себе тяжестью в кармане его полувоенного пальто. Одно из них, скрепленное печатью, привлекло его особое внимание. Сломав печать и раскрыв письмо, Черчилль начал его читать, и по мере прочтения его лицо приобретало все более и более озабоченное выражение. Сложив письмо и сунув его в нагрудный карман своего защитного цвета френча, он подозвал переводчика: